Смерть планеты - Страница 65

наскучив мраком, жаждет свободы и света, словом, чего-то страшного и неведомого преступному созданию, всю жизнь валявшемуся в нравственной грязи?…

Однажды ночью, когда Исхэт задумалась о своей жизни, проведенной в преступлениях и опьянении развратом, в первый раз это прошедшее внушило ей отвращение, и вдруг окружавший ее мрак озарился мягким голубоватым светом, и на этом ослепительном фоне ясно обрисовалось прекрасное лицо мага; его лучистый взор обдавал ее, казалось, теплой и душистой росой, которая успокоила мучительную боль. Любуясь этой картиной, больная забылась, и когда видение исчезло, две горячие слезы скатились по исхудалым щекам Исхэт. В эту минуту ей показалось, что перед ней ясно встал демон, статуя которого украшала ее комнату, а глаза словно стерегли ее осужденную душу. Теперь эти красные глаза яростно и злобно глядели на нее, но странная вещь – ей не было страшно. С адским хохотом побежденного демона видение исчезло.

По мере того как все глубже уходила Исхэт в свой внутренний мир, ей становились тягостны даже редкие посещения Шелома. Однажды она отказалась от парной крови, поданной ей, говоря, что та не вкусна, пахнет гнилью и что пить ее она не будет; взамен она попросила молока и фруктов. Изумленные и обозленные прислуживавшие ей женщины жаловались на капризы Исхэт Шелому, утверждая, что поданная ей кровь – свежая, из только что убитого ребенка; вообще, неприятно было, по их словам, входить в комнату больной вследствие того, что там нередко был нестерпимый запах цветов или каких-то духов, от которых тошнило. Мрачно нахмурясь, слушал Шелом этот доклад, а кулаки его сжимались; в ответ он лишь сухо приказал, чтобы ей дали фруктов и воды, если она не хочет крови. Но с этого дня он почти перестал ходить к больной, да и прежние подруги ее совершенно забросили. Случалось, что ей целыми днями не давали пищи, нередко жажда мучила ее, но Исхэт ничего не требовала, а отсутствие ее сатанинской свиты было ей невыразимо приятно. Со все возраставшим жаром упивалась Исхэт тишиной и размышлениями; изучая свое внутреннее существо, она ставила себе вопросы и не находила ответа, а между тем страшно желала разрешить их. Временами ей чудилась тихая, гармоничная музыка, никогда ранее не слышанная, или чувствовался нежный, живительный аромат; в такие минуты ее волновали тоска и беспокойство, а все существо стремилось к чему-то, что она не могла назвать, но чего желала все сильнее, и что представлялось ей убежищем, мирной и тихой пристанью.

Однажды ночью, когда вновь нахлынули на нее подобные мысли, ей показалось, что вспыхнул ослепительный свет, а неподалеку от нее стоял, как живой, Супрамати, и в поднятой руке его блестел тот символ, против которого так яростно боролись ее братья люцифериане – лучезарный крест. При виде его Исхэт ощутила страшную боль; ей казалось, что тело ее горит, и все в ней рвется и разлетается на части. И вдруг она сползла с постели, упала на колени, и поток слез залил ее лицо.

– О! – мучительно прозвучало в ее истерзанной душе. – Кто скажет мне, где истина? Кто прав, мрак или свет?

Лучистый взор мага выражал, казалось, грусть и сострадание.

– Вернись к свету, из которого создана ты – божественная искра, дыхание Создателя. У Отца Небесного тебя ждет лишь милосердие и прощение. Стучи в открытую всегда дверь раскаяния, и светлые слуги Творца окружат тебя, поднимут из грязи, смоют с тебя бесчестие и взамен покрывающих тебя лохмотьев облекут в белоснежное одеяние.

Как зачарованная, слушала Исхэт этот гармоничный, невыразимо спокойный голос: один звук его обвевал словно живительным дуновением ее страждущее тело. А вокруг нее разыгрывалась между тем настоящая буря. Отовсюду вылезали отвратительные существа, чудовища, полулюди, полуживотные, со зловонной пеной у рта.

В воздухе слышались рычание, свист, и вся эта ватага с угрозами окружала Исхэт, готовая на нее накинуться, но сдерживаемая какой-то невидимой силой. А та ничего, казалось, не видела и не слышала; вся душа ее приникла к кресту, который протянул к ней маг.

Вдруг дверь с шумом распахнулась, и Шелом Иезодот вихрем ворвался в комнату. Он был положительно страшен, с искаженным бешенством лицом, с пеной у рта, налитыми кровью глазами, рыча, как дикий зверь.

– А! Презренная ренегатка! Ты собралась здесь поклоняться гималайскому отшельнику, поклоняться тому, что должна проклинать и попирать ногами. Горе тебе, негодная!… И не воображай убежать от меня. За свою измену, кощунство против Люцифера ты жизнью поплатишься…

Он быстро выхватил из-за пояса кинжал, повалил ее и вонзил оружие в грудь. Подхватив затем Исхэт, как перышко, понес к окну, открыл и выбросил ее с дьявольским хохотом:

– Вот тебе! Околевай на улице с переломанными костями, и будь первой мученицей негодяя индуса.

Но, странное дело, порыв ветра как будто подхватил Исхэт, поддержал ее и положил на землю в некотором расстоянии от дворца. Только кровь потоком струилась из раны, но Исхэт была жива; у нее даже хватило сил подняться и попробовать идти ощупью. Сделав, шатаясь, несколько шагов, она рукой нащупала стену и прислонилась к ней.

– Проклятый сын сатаны! Я уйду от тебя и стану поклоняться Тому, Кого ты ненавидишь и поносишь, – в душе говорила она.

Снова ослабев, она опустилась на колени, из измученной души ее вырвался горячий призыв к Предвечному.

– Боже Всемогущий, Имя Которого я хулила, а законы попирала, прости мои прегрешения. И Ты, Иисус, Божественный Сын Небесный, сжалься надо мною и спаси силою Креста Твоего!…

Слезы потоками заливали ее лицо, и в эту минуту кто-то взял ее за руку, помог встать и, осторожно поддерживая, повел. Исхэт думала, что умирает. Рана горела огнем и силы таяли; она ослабела, но не теряла сознания. Сильная рука поддерживала и почти несла ее, направляя уверенно и быстро. Она чувствовала, что они поднимались по ступеням и наконец вошли в комнату, наполненную живительным ароматом. Здесь проводник ее остановился, и послышался мелодичный голос, который она тотчас узнала, хотя слышала всего один только раз.