Когда танцоры удалились, перед эстрадой разостлали большой ковер, и вошел пожилой человек весь в черном, с пестрым платком в виде тюрбана на голове. Он стал на средину ковра, а два человека поставили перед ним инструмент вроде арфы, но иного несколько устройства, и он заиграл, вторя странной песне, с вибрирующими, пронзительными модуляциями, подобно свисту, резавшему воздух. Мало-помалу все заволокло красноватым паром. Вдруг раздался свистящий треск и со всех сторон появились разной величины змеи, ползавшие между рядами испуганно жавшихся приглашенных. Но гады не обращали, по-видимому, на смятение никакого внимания и направлялись прямо к ковру, где окружили музыканта и, став на хвосты, начали своеобразную и страшную пляску; глаза их блестели фосфорическим светом, а из открытых пастей капала зеленоватая пена. Возбуждение пресмыкающихся было чрезвычайно, но тут веявший в воздухе пар быстро оплотнился, и на ковер посыпалась из пространства туча змей. Увидя их, безумная ярость овладела явившимися первыми; они набросились на тех и завязалась битва. Гибкие тела их сплетались, мелькали острые языки, но в эту минуту произошло нечто отвратительное. Головы явившихся из воздуха змей превратились в человеческие черепа и начали высвистывать душераздирающую мелодию, которая слилась с пронзительным свистом земных змей. Затем несколько человек притащили юношу и молодую девушку, оцепеневших от страха, и бросили их на кучу гадов, которые тотчас расцепились и немедленно напали на кинутую им добычу…
Но в эту минуту Супрамати поднял руку. Из магического кольца на его пальце посыпались снопы искр, после того как он повернул его камнем вверх; а краткая формула, произнесенная звучным голосом, покрыла стоявший в зале шум. Словно пораженные громом, гады приникли к земле и минуту не двигались; но потом оба лагеря неожиданно разъединились, и ларвические змеи накинулись на растерявшегося колдуна, опрокинули его и принялись сосать его кровь, а земные змеи, напротив, ползли с ковра, направляясь к Супрамати. Впереди всех ползла огромная змея с зеленоватой чешуей, а приблизясь к эстраде, стала на хвост и положила голубоватый блестящий камень, который держала в пасти, к ногам мага. Тот сделал рукою дружеское движение и вполголоса произнес несколько странных слов, которые животное, по-видимому, поняло, судя по тому, что поползло назад; пронзительно свистнув и точно повинуясь этому сигналу, змеи повернулись, рассыпались во все стороны и исчезли. Над ковром между тем поднялся вихрь дыма; затем по зале пронесся глухой шум ветра и наступила полная тишина. На полу валялся труп колдуна, а обе его жертвы исчезли.
Все это происшествие, долгое в описании, заняло всего несколько минут, и вся масса гостей точно онемела от изумления. Сам хозяин был удивлен и задыхался от бешенства, и лишь Исхэт смотрела на Супрамати в страстном восхищении.
– Это непорядочно, принц, нарушать в чужом доме порядок фокусами, не входящими в программу, – произнес Шелом минуту спустя хриплым голосом, и глаза его гневно блеснули.
– Извини, я не позволил бы себе вмешаться, если бы все участники спектакля были твоими подданными, г-н Шелом Иезодот; членов же моей партии я всегда и всюду считаю себя обязанным защищать, – произнес Супрамати со своим горделивым спокойствием.
Шелом закусил губы, но, овладев собою, ответил презрительно:
– С этой точки зрения ты, пожалуй, и прав, а потому будем продолжать программу праздника и послушаем концерт, который я приготовил специально в твою честь, принц.
Во время этого разговора поспешно убрали труп и ковер, а их место занял оркестр из шестидесяти музыкантов и двадцати певцов. У музыкантов были скрипки, виолончели и несколько флейт, все они были безобразны, и лица их носили отпечаток всех пороков и животных страстей.
– Ты видишь перед собой архаичный оркестр, потому что подобные инструменты наше музыкальное искусство давно отвергло; но так как вы, бессмертные, века считаете, как прочие люди годы, то я думал доставить тебе удовольствие концертом старого времени,- сказал Шелом, и его стальной насмешливый взгляд впился в глубокие глаза мага.
Но тот ответил лишь одобрительным кивком головы, потому что в эту минуту певцы затянули вакхическую песню, по окончании коей оркестр начал свою действительно адскую музыку. Струны инструментов были, оказывается, выделаны из человечьих кишок, а именно замученных жесточайшим образом женщин и детей. Даже неустрашимая и забронированная душа Супрамати содрогнулась от этих звуков и при виде ужасной картины, развернувшейся перед его духовным взором. Там, в тучах красноватого пара, кружились вихрем гибкие тела ларвов и разных демонических существ с алчными глазами и кровавыми губами, а между ними в беспомощном негодовании, корчились тени замученных жертв. Адская же музыка продолжалась между тем, звуки стонали, ревели и плакали: вся гамма страданий человеческих, начиная с яростного богохульства до мрачного безысходного отчаяния слышалась в этих страшных, но выразительных мелодиях, исполняемых к тому же несомненно великими артистами. Нивара был бледен, как мертвец, пот струился по его лбу, и омрачился даже ясный, строгий взор Супрамати. Действительно, все происходившее становилось более и более отвратительным и возмутительным. Гостям слуги-животные разносили наполненные парной кровью чаши. Шелом и Исхэт также с наслаждением осушили чаши с ужасным пойлом, жадно вдыхая зараженные миазмы, наполнившие воздух, и начиная проникаться опьяняющими ароматами. Скоро группа женщин – всегда более падких на дурное, как и на хорошее, – пробрались к эстраде и с кошачьей ловкостью после минутного колебания стали подниматься на ее ступени. Очень мало человеческого было в этих воспаленных лицах с горящими глазами и прерывистым дыханием.